ISSN 2412-4036 (print)
ISSN 2713-1823 (online)

Астенические расстройства в контексте пандемии COVID-19

А.Н. Боголепова, Н.А. Осиновская

1) ФГАОУ ВО «Российский национальный исследовательский медицинский университет им. Н.И. Пирогова» Минздрава России, г. Москва; 2) ФГБУ «Федеральный центр мозга и нейротехнологий» ФМБА России, г. Москва
Аннотация. К числу наиболее частых нарушений здоровья у пациентов, перенесших COVID-19, относятся постинфекционная астения, которая может персистировать в течение более 100 дней после начала респираторных симптомов, и когнитивные расстройства. Большинство постковидных пациентов выздоравливает не полностью и имеет широкий спектр хронических симптомов, проявляющихся в течение нескольких недель или месяцев после заражения в виде нарушений неврологического, когнитивного или психиатрического характера. Астенический синдром, многочисленные эмоциональные и когнитивные расстройства после перенесенного COVID-19 снижают качество жизни, замедляют процесс восстановления и возвращения пациентов к исходному уровню повседневной активности, что требует тщательного наблюдения за пациентами для своевременного выявления и коррекции этих нарушений с помощью лечебно-реабилитационных мер.

Ключевые слова

COVID-19
постковидный синдром
поствирусная астения
синдром хронической усталости
астения
астенические расстройства
когнитивные нарушения

ВВЕДЕНИЕ

Появление нового вируса SARS-CoV-2, вызывающего коронавирусное заболевание COVID- 19, привело к пандемической ситуации в мире с самыми негативными социальными последствиями [1–3]. По мере накопления информации о влиянии вирусной инфекции на соматическое и психическое здоровье людей появляются данные не только о негативном влиянии SARS-CoV-2 на нервную систему, но и формирование у пациентов, перенесших новую коронавирусную инфекцию, как острых, так и длительно персистирующих психических нарушений.

Прямое негативное влияние вируса на нервную систему реализуется благодаря его повышенной нейротропности и нейротоксичности, способности вызывать каскад воспалительных процессов в центральной нервной системе (ЦНС), провоцировать развитие тромбоза, тромбоэмболии, а также острого респираторного дистресс-синдрома и дыхательной недостаточности и, как следствие, гипоксии [4–7]. Субъективно значимое стрессогенное влияние пандемии, приводящее к развитию гетерогенных психических расстройств [8–10], определяется такими факторами, как наличие длительной потенциальной угрозы жизни, преобладание в клинической картине COVID-19 неспецифических симптомов инфекции с опасением ее бессимптомной передачи и носительства, отсутствие продолжительного устойчивого иммунного ответа, массовое ухудшение материального благополучия [11–13].

Карантинные меры с самоизоляцией разной продолжительности и выраженности расцениваются как самостоятельный стрессогенный фактор [14, 15]. Известно, что до 47% людей с перенесенным COVID-19, находящихся на самоизоляции, в отличие от 37% из тех, кто на самоизоляции не был, сообщают о негативных последствиях этой меры для своего психического здоровья [16]. Отметим, что психические расстройства могут являться предикторами снижения иммунитета и повышения вероятности неблагоприятного течения вирусной инфекции [9, 17].

На настоящий момент выделены критерии, описывающие весь спектр симптомов, которые беспокоят пациентов, переболевших COVID-19. Многие авторы обозначают это состояние как «постковидный синдром» (англ. post-COVID-19 syndrome) [18], «длительный COVID-19» (long-COVID-19) [19], «подострый COVID-19» (post-acute-COVID-19), «отдаленные эффекты COVID- 19» (long-term effects of COVID-19). В связи с отсутствием четких критериев диагноза последствиями перенесенной вирусной инфекции могут считаться симптомы, сохраняющиеся в течение 2–3 нед и более после развития первых признаков COVID- 19 [20, 21]. При этом после перенесенной острой инфекции такие жалобы могут возникать как у больных, которым потребовалась госпитализация, так и у пациентов, пребывавших на лечении дома [22, 23].

К лидирующим симптомам у постковидных пациентов относятся постинфекционная астения и когнитивные нарушения [24]. Так, по данным литературы, у пациентов после перенесенного коронавирусного заболевания наиболее часто выявляются расстройства астенического (23–48%) и тревожно-депрессивного (12–26%) характера [25–31]. Несмотря на реконвалесценцию после COVID–19, у многих пациентов наблюдаются симптомы астении (до 48%), инсомнии (26%), посттравматическое стрессовое расстройство (30%). В то же время частота выявления тревожных и депрессивных расстройств у пациентов снижается незначительно и составляет после выписки 14,9–30,4% [7, 32, 33], а спустя 6 мес после острого COVID-19 – 17–23% [34, 35]. По данным метаанализа Lopez-Leon S. et al., включившего данные 47 970 человек, ведущей жалобой пациентов, перенесших COVID-19, выступала астения, которая встречалась с частотой 58%. При этом снижение концентрации внимания беспокоило 27% пациентов, а нарушение памяти – 16% [21].

Следует отметить, что астенический синдром – одна из самых актуальных проблем в практике любого врача, в том числе при ведении пациентов после острых воспалительных заболеваний. Известно, что развитие этого синдрома часто становится следствием вирусных инфекций [36, 37], а его ведущие проявления включают слабость, повышенную утомляемость, утрату способности к длительному умственному и физическому напряжению, раздражительность, эмоциональную лабильность, тревожность, которые могут сочетаться с вегетативными расстройствами в виде повышенного сердцебиения, нарушений функции кишечника, потливости. Во многих зарубежных источниках астенический синдром ассоциируется с синдромом хронической усталости (СХУ) [38]. Однако в ряде публикаций указывается на то, что астенический синдром несколько шире по своим патогенетическим и клиническим характеристикам, чем СХУ [39–41]. Проявления астенического синдрома могут различаться при различных нозологиях с доминированием тех или иных симптомов, что зачастую требует консультации специалистов, лабораторно-инструментального обследования для установления природы астенического расстройства.

Установлено, что у 10–65% пациентов с легкой или тяжелой формой COVID-19, независимо от тяжести симптомов в острой фазе, признаки астении проявляются в течение 12 нед и более. Через 6 мес после перенесенной острой вирусной инфекции обследуемые сообщают в среднем о 14 стойких симптомах. Наиболее распространенные среди них – усталость и утомляемость, мышечные боли, боли в суставах, головные боли, нарушения пищеварения, неспособность сосредоточится, потеря памяти, субфебрильная температура, депрессия, усиливающееся чувство неспособности функционировать, нарушение сна, светочувствительность и непереносимость пищи.

ПОСТВИРУСНАЯ АСТЕНИЯ

Постковидная астения представляет собой распространенный синдром, основным проявлением которого выступает продолжительная физическая и интеллектуальная утомляемость, ощущение усталости после перенесенных инфекционных заболеваний [42], обусловленных вирусными и другими возбудителями. При этом воздействие инфекционного агента на организм и развивающиеся впоследствии астенические и вегетативные расстройства не всегда могут быть установлены, и для обозначения таких состояний используется термин «поствирусный синдром усталости» [43, 44]. В течение нескольких дней и недель после внедрения в организм инфекционного возбудителя у пациентов наблюдается снижение функциональных возможностей со стороны различных систем организма. Отмечено, что повышенная утомляемость приводит к снижению качества жизни в средней на 50% по сравнению с исходным и может сохраняться от нескольких недель до более чем 6 мес [45]. Ведущие симптомы астении после COVID-19 в виде слабости и утомляемости могут сопровождаться головными болями, расстройством пищеварения, нарушением концентрации внимания и памяти [46]. Кроме того, среди тех, кто перенес острый респираторный дистресс синдром (ОРДС), более 2/3 пациентов, предъявляют данные жалобы в течение первого года, причем когнитивные нарушения могут сохраняться у них в течение последующих 5 лет [47].

В работе Sykes D.L. et al. [48] при обследовании 134 человек, перенесших COVID-19 (65,7% мужчин, медиана периода заболевания – 113 дней), было отмечено, что астения и когнитивные нарушения статистически значимо чаще встречались у женщин (p=0,005 и p=0,001). При более детальном анализе жалоб авторы выявили, что женщины чаще жаловались на астению и миалгию (p ≤0,001), в то время как частота жалоб на нарушение памяти и снижение концентрации внимания у пациентов разного пола не различались. В свою очередь, по данным немецкого проспективного онлайн- исследования Life&Covid с участием 127 человек [49], статистически значимых различий по частоте жалоб на утомляемость между мужчинами и женщинами выявлено не было.

Состояние когнитивных расстройств после перенесенной коронавирусной инфекции изучалось во многих исследованиях. Имеются публикации, в которых проводилось нейропсихологическое тестирование. В частности, подробная оценка когнитивных функций была выполнена в работе Zhou H. et al. [50], исследовавшей 29 пациентов, перенесших COVID-19, и 29 здоровых добровольцев; нейропсихологическое обследование осуществлялось онлайн с использованием тестов построения маршрута, символьно-цифрового кодирования, повторения чисел. Согласно полученным результатам, постковидные пациенты, по сравнению с группой контроля, хуже справлялись с выполнением тестов.

Данные ряда публикаций свидетельствуют, что наличие и тяжесть астении и когнитивных нарушений у пациентов, перенесших коронавирусную инфекцию, не связаны с тяжестью перенесенного заболевания, что может свидетельствовать в пользу их развития как неврологического осложнения COVID-19 [22, 23, 48].

В настоящее время продолжается изучение способности SARS-CoV-2 повреждать нервные клетки. Предыдущие коронавирусы при аутопсийном исследовании умерших пациентов [51, 52] обнаруживались в гиппокампах, а также в белом веществе лобной, теменной и затылочной долей. Сейчас появляется все больше информации, что характер поражения головного мозга у пациентов, перенесших COVID-19, чаще носит неспецифический характер с признаками эндотелиальной дисфункции и гипоксии. Тропность вируса SARS-CoV-2 к рецепторам ангиотензинпревращающего фермента 2 (АПФ 2), которые широко распространены в клетках эндотелия сосудов, способствует инфицированию этих клеток и потенциальному нарушению регуляции сосудистого тонуса [53]. По данным систематического обзора [54], у 34% пациентов после перенесенной коронавирусной инфекции было выявлено диффузное повреждение белого вещества головного мозга преимущественно в подкорковых зонах и глубинных отделах белого вещества. В исследовании Delorme C. et al. с помощью позитронно-эмиссионной томографии было выявлено снижение метаболизма глюкозы в лобных долях головного мозга у пациентов с постковидной астенией [55].

В результате развития воспалительного ответа и «цитокинового шторма» эндотелиальные клетки становятся прямой мишенью воспалительных цитокинов, которые стимулируют адгезию хемокинов и развитие эндотелиита. Эти процессы приводят к повреждению эндотелиальных клеток и увеличению проницаемости сосудистой стенки, что также может объяснить развитие и длительное персистирование астении и когнитивных нарушений на фоне инфекции COVID-19 [56].

Несмотря на разную этиологию астении (метаболическую, токсическую, инфекционную), ключевая роль в реализации ее проявлений принадлежит цитокинам [57–59]. Эти гормоноподобные молекулы-полипептиды могут продуцироваться любыми ядросодержащими клетками и играют роль эндогенных медиаторов. Действие цитокинов реализуется через высокоспецифические рецепторы на мембране клетки-мишени, они способны оказывать влияние на близлежащие клетки, выходя в системный кровоток. Вещества этой группы можно разделить на несколько семейств: интерлейкины (ИЛ), интерфероны (ИФН), опухоленекротизирующие факторы, хемокины, трансформирующие факторы роста, факторы роста и дифференцировки, факторы роста гемопоэтических клеток [60]. Основной функцией цитокинов в контексте вирусных инфекций служит регуляция защитных реакций на местном и системном уровне. Их влияние на астению подтверждается тем фактом, что пациенты, проходящие лечение от вирусного гепатита с использованием цитокинов, испытывают сильную усталость [61]. Однако, поскольку в защитных реакциях участвуют различные цитокины, выявить, какой именно из них играет центральную роль в возникновении чувства усталости, крайне сложно. Ранее считалось, что ощущение усталости вызывается лихорадкой, но недавнее исследование модели вирусной инфекции на животных показало, что астения вызвана воспалением мозговой ткани [62]. Периферическая вирусная инфекция вызывает продукцию провоспалительных и(или) противовирусных цитокинов, при этом считается, что периферически продуцируемые цитокины воздействуют на ЦНС через эндотелиальные клетки головного мозга, гематоэнцефалический барьер, блуждающие афферентные нервы, а афферентная передача воспалительных сигналов вызывает активацию микроглии и экспрессию цитокинов в мозге.

Для исследования астении при вирусной инфекции используются животные модели, которым вводят полирибоцитидиловую кислоту (поли 1:С) для имитации вирусной инфекции. Введенная кислота распознается Толл-подобным рецептором 3 (TLR 3), который экспрессируется макрофагами, дендритными клетками и эпителиальными клетками кишечника. Активация TLR 3 индуцирует выработку противовирусных ИФН, воспалительных цитокинов и фактора некроза опухоли-альфа (ФНО-α). При инъекции поли 1:С у животных отмечалось преходящее повышение температуры и длительное подавление активности в течение нескольких дней. Согласно результатам, полученным на животных моделях, было установлено, что поведение после вирусной инфекции контролирует баланс COVID-19 и антагониста рецептора ИЛ-1 (IL-Ra) [8]. Кроме этого, было отмечено, что внутрижелудочковая инфузия нейтрализующего антитела против IL-Ra существенно задерживала восстановление, вызванного инъекцией поли 1:С. Это свидетельствует о том, что эндогенный IL-Ra в головном мозге предотвращает переход от острого состояния к хроническому. Следовательно, дисбаланс ИЛ-1β и IL-Ra в головном мозге, возможно, участвует в патогенезе астенических расстройств. Как правило наиболее важная роль в патогенезе развития астении при вирусной инфекции принадлежит таким цитокинам, как ИЛ-1β, ИЛ-6, ФНО-α.

Механизм развития астении после перенесенной инфекции COVID-19 до сих пор не ясен. С одной стороны, это связанная с нарушением продукции ИЛ-1β и ФНО-α аутоиммунная дизрегуляция, которая может вызывать ощущение астении не только в острой фазе инфекции, но и в поствирусный период [57]. Некоторые проявления, такие как усталость, может объяснить наблюдаемый высокий уровень провоспалительных цитокинов. Так, у пациентов с СХУ отмечается значительное повышение содержания в сыворотке крови ФНО-α, который, в свою очередь, стимулирует выработку ИЛ-1β, ИЛ-6, ИЛ-8. При поствирусной астении выявлено снижение функции естественных киллеров, наличие аутоантител и снижение реакции Т-клеток на митогены [63].

С другой стороны, было показано, что аутоиммунная дизрегуляция оказывает влияние на митохондрии – энергетические станции клетки. По данным исследований, у 95% пациентов с СХУ были обнаружены антитела к белкам мембран митохондрий. И хотя структурных нарушений митохондрий у таких пациентов обнаружено не было, в образцах биопсии у них выявлено значительное снижение ферментов митохондрий, необходимых для выработки энергии. Известно, что основным источником энергии клетки служит АТФ, метаболизм которой может нарушаться при СХУ. У исследуемых с СХУ была выявлена частичная блокировка аденозин-нуклеотидтранслоказы – белка, необходимого как для переноса АТФ из митохондрий в цитоплазму клетки, так и для транспортировкки АДФ из цитоплазмы в митохондрии (чтобы генерировать больше АТФ). Установлено, что частичная блокировка аденозин нуклеотидтранслоказы может приводить к нарушению выработки энергии [64–66].

У пациентов с СХУ отмечаются изменения головного мозга, выявляемые на МРТ в виде нарушения объема мозга не только со сторонф белого, но и серого вещества. В работе Natelson et al. (1993) было обнаружено наличие очагов повышенного сигнала в белом веществе головного мозга в Т2-режиме и увеличение желудочков. В других исследованиях [67] было показано общее снижение объема серого вещества и снижение объема серого вещества префронтальной коры у пациентов с СХУ по сравнению с группой контроля. Таким образом, было установлено, что общее уменьшение объема серого вещества связано со снижением физической активности, а снижение объема правой префронтальной коры – со степенью выраженности усталости. В австралийском проспективном когортном исследовании было установлено, что через 6 мес после перенесенной острой инфекции, вызванной вирусами Эпштейна–Барр, у 12% пациентов сохранялись такие симптомы, как усталость, когнитивные нарушения, скелетно-мышечные боли и расстройства настроения, причем 11% среди этих пациентов соответствовали диагностическим критериям СХУ. В этом исследовании были выявлены факторы риска развития поствирусной астении, к которым относились женский пол и низкий социально-экономический статус. Кроме этого, у многих пациентов отмечался высокий уровень ИЛ-1β и ИЛ-6 в острой фазе заболевания [42].

В немецком исследовании у 42 пациентов после перенесенного COVID-19 (29 женщин и 13 мужчин в возрасте от 22 до 62 лет) была выполнена клиническая оценка СХУ [67]. Все участники были обследованы через 6 мес после инфекции SARS- CoV-2, которая вызывала легкие или умеренные симптомы. Наиболее часто встречавшимися жалобами у пациентов оказались хроническая усталость (у всех 42 человек), недомогание после физической нагрузки (n=41), когнитивные нарушения (n=40), головная (n=38) боль и мышечная (n=35) боль. По результатам проведенной диагностики СХУ, у 19 из 42 человек были диагностированы сильная усталость и когнитивные нарушения, непереносимость стресса, повышенная чувствительность к свету и шуму и температуре. Это исследование продемонстрировало, что даже при умеренной тяжести COVID-19 после заболевания могут возникнуть симптомы, похожие на СХУ. Авторы пришли к выводу, что у пациентов с легкой формой COVID-19 развивается синдром, соответствующий диагностическим критериям СХУ, что может привести к резкому увеличению числа больных с этим нарушением здоровья.

По данным международного веб-опроса (3762 пациента в возрасте от 30 до 59 лет) [68], после перенесенного COVID-19, через 6 мес после заражения, постковидные симптомы имелись у 80% женщин. Наиболее часто регистрируемыми среди них были усталость (>75%), недомогание после физической нагрузки (>69%), когнитивная дисфункция (>52%). Свыше 85% участников испытывали рецидивы заболевания, вызванные умственными и физическими нагрузками или психологическим стрессом. На момент опроса около 67% группы не могли работать или работали по сокращенному графику. Большинство опрошенных не были ранее госпитализированы (>90%); это указывало на то, что даже легкие формы инфекции SARC-CoV-2 могут вызывать симптомы, подобные СХУ.

В ирландском исследовании с участием 128 пациентов после перенесенного COVID-19 [23], которые оправились от острой фазы инфекции (половине из них потребовалась госпитализация), 52% участников сообщили о стойкой усталости в среднем через 10 нед после появления начальных симптомов COVID-19, причем 31% из всех пациентов не смогли вернуться к работе.

Таким образом, последствия перенесенного COVID-19 характеризуются полиморфностью клинических проявлений, включая эмоциональные, поведенческие, когнитивные нарушения.

МНОГОФАКТОРНОСТЬ ПАТОГЕНЕЗА АСТЕНИЧЕСКОГО СИНДРОМА

Патогенез астенического синдрома имеет многофакторный механизм и включает следующие звенья [69].

1. Активацию перекисного окисления липидов, которая влечет за собой накопление свободных радикалов.

2. Активацию анаэробных путей метаболизма в ткани мозга в результате тканевой гипоксии.

3. Нейромедиаторные нарушения, которые вследствие ослабления функций норадренергической, дофаминергической и серотонинергической систем вызывают разобщение нейрофункциональных связей с гиппокампом – центром регуляции когнитивных процессов и эмоциональных реакций.

Дополнительными аспектами патогенеза астенического синдрома после перенесенного COVID-19 являются:

1. изменения легких, включающие рестриктивное поражение этого органа, легочную гипертензию, легочный фиброз и хроническое тромбоэмболическое заболевание легких;

2. острый миокардит, проявляющийся снижением фракции выброса с систолической дисфункцией, диастолической дисфункцией, аритмиями.

Как правило, эти состояния нарушают толерантность к физической нагрузке, вызывая усталость и уменьшение работоспособности. Отметим, что пациенты с COVID-19 сообщали о большей продолжительности симптомов астенического синдрома по сравнению с больными ОРВИ [70,71].

По данным исследования, включившего 3672 человека после перенесенного COVID-19, было отмечено, что 64,1% участников испытывали умственную и физическую усталость. Она измерялась с помощью шкалы оценки усталости (Fatigue Assessment Scale) и характеризовалась как чувство быстрой утомляемости, умственного и физического истощения, неспособность начать и выполнить повседневную деятельность, ощущение недостатка энергии, трудности с ясным мышлением и концентрацией на работе, отсутствие желания что-либо делать. В этой работе было показано, что астенический синдром является неблагоприятным фактором в отношении профилактики COVID-19, что, в свою очередь, замедляет выздоровление [72].

КЛИНИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ АСТЕНИИ ПОСЛЕ COVID-19

Многофакторность патогенеза астенического синдрома обусловливает его клинический полиморфизм [69].

1. Вегетативные реакции: неприятные ощущения в области сердца, гипергидроз, колебание и асимметрия артериального давления, пульса, головная боль, головокружение несистемного характера, ощущение неполноты вдоха, желудочно-кишечные расстройства.

2. Когнитивные расстройства: снижение концентрации внимания, утомляемость при интеллектуальных нагрузках.

3. Болевые расстройства.

4. Гиперестезия.

5. Обменно-эндокринные расстройства.

6. Эмоциональные расстройства.

С клинической точки зрения при COVID-19 выделяют астенический синдром гиперстенического и гипостенического характера. Гиперстенический астенический синдром характерен для ранних этапов и легких форм заболевания, его ведущими симп­томами выступают повышенная раздражительность, сниженная работоспособность и чувство рассеянности. В свою очередь, гипостенический астенический синдром характерен для поздней стадии и тяжелого течения COVID-19 и проявляется вспышками раздражительности, сонливостью, снижением активности, мышечной слабостью [73].

ДИАГНОСТИКА АСТЕНИЧЕСКОГО СИНДРОМА

В настоящее время для подтверждения астенического синдрома используют субъективные тесты-опросники, такие как субъективная шкала оценки астении (Multidimensional Fatigue Inventory-20, MFI-20), оценивающая общую усталость, физическую и психическую утомляемость, снижение мотивации и активности, шкала оценки тяжести усталости Chalder!s (Unidimensional Chalder!s Fatigue Severity Scale) и другие шкалы [72]. Совершенствование методов диагностики необходимо для своевременного выявления астенического синдрома, что позволит повысить комплаентность и сократить реабилитационный период.

МЕДИЦИНСКАЯ РЕАБИЛИТАЦИЯ АСТЕНИИ

Астения лечится как симптомокомплекс, а не как самостоятельное заболевание, при этом симптоматическая терапия может уменьшать выраженность одних симптомов и совсем не влиять на другие. Для достижения наибольшего клинического эффекта необходимо проводить комплексную медицинскую реабилитацию, включающую как фармакологические средства, так и немедикаментозные методы, которые направлены на активацию адаптационных резервов организма. К последним можно отнести физическую активность, нутритивную поддержку, психотерапию.

Физическая активность рекомендована как пациентам с имеющимся астеническим синдромом, так и с риском его развития. Объем и интенсивность физической активности зависят от функциональных возможностей пациента [40, 74]. Лечебная гимнастика оказывает положительное влияние и на психологические состояние, причем программа двигательной реабилитации должна быть регулярной, достаточно интенсивной и персонально адаптированной.

Нутритивная поддержка при астеническом синдроме предполагает достаточное потребление белка и правильный водно-питьевой режим. Пациенты должны быть обеспечены оптимальным количеством витаминов и минералов.

Как правило, усталость негативно сказывается на физическом и психологическом самочувствии пациентов. Астения может быть вызвана тревогой, связанной с перенесенным COVID-19, в связи с чем в комплексную программу медицинской реабилитации необходимо включать методы психотерапевтической коррекции. Это может быть симптоматическая психотерапия, психотерапия, направленная на патогенетические механизмы, когнитивно-поведенческая психотерапия и др.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Астения относится к наиболее частым симптомам после перенесенной коронавирусной инфекции. Таким образом, астенические расстройства в контексте пандемии COVID-19 являются важной и многофакторной проблемой, что, в свою очередь, требует больше наблюдений, которые позволили бы выявить факторы риска, механизмы развития и тактику ведения соответствующих пациентов. Необходимы тщательное наблюдение за пациентами, перенесшими COVID-19, коррекция имеющихся у них эмоциональных нарушений. Раннее реабилитационное вмешательство после окончания острой фазы новой коронавирусной инфекции способствует эффективному предотвращению развития ее отдаленных побочных эффектов в виде астенического синдрома, сокращает время выздоровления и повышает продуктивность у пациентов.

Список литературы

1. World Health Organization (2020). Coronavirus disease 2019 (COVID-19): Situation report, 55. World Health Organization.URL: https://apps.who.int/iris/handle/10665/331479 (date of access – 01.11.2022).

2. Hozhabri H., Sparascio F.S., Sohrabi H. et al. The global emergency of novel coronavirus (SARS-CoV-2): An update of the current status and forecasting. Int J Environ Res Public Health. 2020; 17(16): 5648. https://dx.doi.org/10.3390/ijerph17165648.

3. Yang Y., Peng F., Wang R. et al. The deadly coronaviruses: The 2003 SARS pandemic and the 2020 novel coronavirus epidemic in China. J Autoimmun. 2020; 109: 102434. https://dx.doi.org/10.1016/j.jaut.2020.102434.

4. Al-Samkari H., Leaf R.K., Dzik W.H. et al. COVID-19 and coagulation: Bleeding and thrombotic manifestations of SARS-CoV-2 infection. Blood. 2020; 136(4): 489–500. https://dx.doi.org/10.1182/blood.2020006520.

5. Amraei R., Rahimi N. COVID-19, renin-angiotensin system and endothelial dysfunction. Cells. 2020; 9(7): 1652.https://dx.doi.org/10.3390/cells9071652.

6. Bikdeli B., Madhavan M.V., Jimenez D. et al. COVID-19 and thrombotic or thromboembolic disease: Implications for prevention, antithrombotic therapy, and follow-up: JACC state-of-the-art review. J Am Coll Cardiol. 2020; 75(23): 2950–73.https://dx.doi.org/10.1016/j.jacc.2020.04.031.

7. Rogers J.P., Chesney E., Oliver D. et al. Psychiatric and neuropsychiatric pre-sentations associated with severe coronavirus infections: A systematic review and meta-analysis with comparison to the COVID-19 pandemic. Lancet Psychiatry. 2020; 7(7): 611–27.https://dx.doi.org/10.1016/S2215-0366(20)30203-0.

8. Goldberg J.F. Psychiatry’s niche role in the COVIDE19 pandemic. J Clin Psychiatry. 2020; 81(3): 20com13363. https://dx.doi.org/10.4088/JCP.20com13363.

9. Li Y.C., Bai W.Z., Hashikawa T. The neuroinvasive potential of SARS-CoV2 may play a role in the respiratory failure of COVID-19 patients. J Med Virol. 2020; 92(6): 552–55. https://dx.doi.org/10.1002/jmv.25728.

10. Yao H., Chen J.H., Xu Y.F. Patients with mental health disorders in the COVID-19 epidemic. Lancet Psychiatry. 2020; 7(4): e21.https://dx.doi.org/10.1016/S2215-0366(20)30090-0.

11. Медведев В.Э., Доготарь О.А. COVID-19 и психическое здоровье: вызовы и первые выводы. Неврология, нейропсихиатрия, психосоматика. 2020; 12(6): 4–10.

12. Brooks S.K., Webster R.K., Smith L.E. et al. The psychological impact of quarantine and how to reduce it: rapid review of the evidence. The Lancet. 2020; 395(10227): 912–20. https://dx.doi.org/10.1016/S0140-6736(20)30460-8.

13. Qiu J., Shen B., Zhao M. et al. A nationwide survey of psychological distress among Chinese people in the COVID-19 epidemic: Implications and policy recommendations. Gen Psychiatr. 2020; 33(2): e100213. https://dx.doi.org/10.1136/gpsych-2020-100213

14. Figueroa C.A., Aguilera A. The need for a mental health technology revolution in the COVID-19 pandemic. Front Psychiatry. 2020; 11: 523. https://dx.doi.org/10.3389/fpsyt.2020.00523.

15. Ozamiz-Etxebarria N., Dosil-Santamaria M., Picaza-Gorrochategui M. et al. Stress, anxiety, and depression levels in the initial stage of the COVID-19 outbreak in a population sample in the northern Spain. Cad Saude Publica. 2020; 36(4): e00054020.https://dx.doi.org/10.1590/0102-311X00054020.

16. Panchal N. Kamal R., Cox C., Garfield R. The implications of COVID-19 for mental health and substance use. 2021.URL: https://www.kff.org/coronavirus-covid-19/issue-brief/the-implications-of-covid-19-for-mental-health-and-substance-use/ (date of access – 01.11.2022).

17. Mehta P., McAuley D.F., Brown M. et al. COVID-19: Consider cytokine storm syndromes and immunosuppression. Lancet. 2020; 395(10229): 1033–34. https://dx.doi.org/10.1016/S0140-6736(20)30628-0.

18. Garg P., Arora U., Kumar A., Wig N. The «post-COVID» syndrome: How deep is the damage? J Med Virol. 2021; 93(2): 673–74.https://dx.doi.org/10.1002/jmv.26465.

19. Callard F., Perego E. How and why patients made Long Covid. Soc Sci Med. 2021; 268: 113426.https://dx.doi.org/10.1016/j.socscimed.2020.113426.

20. Greenhalgh T., Knight M., A’Court C. et al. Management of post-acute covid-19 in primary care. BMJ. 2020; 370: m3026.https://dx.doi.org/10.1136/bmj.m3026.

21. Lopez-Leon S., Wegman-Ostrosky T., Perelman C. et al. More than 50 Long-term effects of COVID-19: a systematic review and meta-analysis. medRxiv. 2021: 2021.01.27.21250617. https://dx.doi.org/10.1101/2021.01.27.21250617. Preprint.

22. Townsend L., Dowds J., O’Brien K. et al. Persistent poor health post-COVID-19 is not associated with respiratory complications or initial disease severity. Ann Am Thorac Soc. 2021; 18(6): 997–1003. https://dx.doi.org/10.1513/AnnalsATS.202009-1175OC.

23. Townsend L., Dyer A.H., Jones K. et al. Persistent fatigue following SARS-CoV-2 infection is common and independent of severity of initial infection. PLoS One. 2020; 15(11): e0240784. https://dx.doi.org/10.1371/journal.pone.0240784.

24. Боголепова А.Н., Осиновская Н.А., Коваленко Е.А., Махнович Е.В. Возможные подходы к терапии астенических и когнитивных нарушений при постковидном синдроме. Неврология, нейропсихиатрия, психосоматика. 2021; 13(4): 88–93.

25. Ahorsu D.K., Lin C.Y., Pakpour A.H. The association between health status and insomnia, mental health, and preventive behaviors: The mediating role of fear of COVID-19. Gerontol Geriatr Med. 2020; 6: 2333721420966081. https://dx.doi.org/10.1177/2333721420966081

26. Choi E.H., Hui B.H., Wan E.F. Depression and anxiety in Hong Kong during COVID-19. Int J Environ Res Public Health. 2020; 17(10): 3740. https://dx.doi.org/10.3390/ijerph17103740.

27. Dong L., Bouey J. Public mental health crisis during COVID-19 pandemic, China. Emerg Infect Dis. 2020; 26(7): 1616–18.https://dx.doi.org/10.3201/eid2607.200407.

28. Pappa S., Ntella V., Giannakas T. et al. Prevalence of depression, anxiety, and insomnia among healthcare workers during the COVID-19 pandemic: A systematic review and meta-analysis. Brain Behav Immun. 2020; 88: 901–7.https://dx.doi.org/10.1016/j.bbi.2020.05.026.

29. Stanton R., To Q.G., Khalesi S. et al. Depression, anxiety and stress during COVID-19: Associations with changes in physical activity, sleep, tobacco and alcohol use in australian adults. Int J Environ Res Public Health. 2020; 17(11): 4065.https://dx.doi.org/10.3390/ijerph17114065.

30. Stein M.B. COVID-19 and anxiety and depression in 2020. Depress Anxiety. 2020; 37(4): 302. https://dx.doi.org/10.1002/da.22870.

31. Yang Y., Li W., Zhang Q. et al. Mental health services for older adults in China during the COVID-19 outbreak. Lancet Psychiatry. 2020; 7(4): e19. https://dx.doi.org/10.1016/s2215-0366(20)30079-1.

32. Lee S.A., Jobe M.C., Mathis A.A. et al. Incremental validity of coronaphobia: Coronavirus anxiety explains depression, generalized anxiety, and death anxiety. J Anxiety Disord. 2020; 74: 102268. https://dx.doi.org/10.1016/j.janxdis.2020.102268.

33. Ozdin S., Ozdin S.B. Levels and predictors of anxiety, depression and health anxiety during COVID-19 pandemic in Turkish society: The importance of gender. Int J Soc Psychiatry. 2020; 66(5): 504–11. https://dx.doi.org/10.1177/0020764020927051.

34. Chana-Cuevas P., Salles-Gandara P., Rojas-Fernandez A. et al. The potential role of SARS-CoV-2 in the pathogenesis of Parkinson’s disease. Front Neurol. 2020; 11: 1044. https://dx.doi.org/10.3389/fneur.2020.01044.

35. Nanda S., Handa R., Prasad A. et al. Covid-19 associated Guillain–Barre syndrome: Contrasting tale of four patients from a tertiary care centre in India. Am J Emerg Med. 2021; 39: 125–28. https://dx.doi.org/10.1016/j.ajem.2020.09.029.

36. Зинчук А.Н., Зубач Е.А., Орфин А.Я., Плевачук О.Ю. Астенический синдром и его коррекция у пациентов с инфекционной патологией. Семейная медицина. 2019; 4: 41–46.

37. Масленникова Н.А., Тихонова Е.П., Михайлова Л.А. Клинические аспекты проявления эхинококкоза печени. Современные проблемы науки и образования. 2018; 5: 22.

38. Abbot N.C., Spence V. Chronic fatigue syndrome. Lancet. 2006; 67(9522): 1574; author reply 1575.https://dx.doi.org/10.1016/S0140-6736(06)68688-1.

39. Котова О.В., Акарачкова Е.С. Астенический синдром в практике невролога и семейного врача. РМЖ. 2016; 24(13): 824–829.

40. Дюкова Г.М. Астенический синдром: проблемы диагностики и терапии. Эффективная фармакотерапия. 2012; 1: 40–45.

41. Повереннова И.Е., Золотовская И.А., Безгина Е.В. Диагностика и лечение астенического синдрома у лиц пожилого возраста, перенесших ОРВИ. Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 2014; 114(9): 73–76.

42. Hickie I., Davenport T., Wakefield D. et al. Post-infective and chronic fatigue syndromes precipitated by viral and non-viral pathogens: Prospective cohort study. BMJ. 2006; 333(7568): 575. https://dx.doi.org/10.1136/bmj.38933.585764.AE.

43. Preedy V.R., Smith D.G., Salisbury J.R. et al. Biochemical and muscle studies in patients with acute onset post-viral fatigue syndrome. J Clin Pathol. 1993; 46(8): 722–26. https://dx.doi.org/10.1136/jcp.46.8.722.

44. Carruthers B.M., Jain A.K., De Meirleir K.L. et al. Myalgic encephalomyelitis/chronic fatigue syndrome: Clinical working case definition, diagnostic and treatment protocols. Journal of Chronic Fatigue Syndrome. 2003; 11(1): 7–115.https://dx.doi.org/10.1300/J092v11n01_02.

45. Fukuda K., Straus S.E., Hickie I. et al. The chronic fatigue syndrome: a comprehensive approach to its definition and study. International chronic fatigue syndrome study group. Ann Intern Med. 1994; 121(12): 953–59.https://dx.doi.org/10.7326/0003-4819-121-12-199412150-00009.

46. Воробьева Ю.Д., Дюкова Г.М. Астенический синдром в контексте пандемии COVID 19. Медицинский алфавит. 2020; 33: 26–34.

47. Sasannejad C., Ely E.W., Lahiri S. Long-term cognitive impairment after acute respiratory distress syndrome: A review of clinical impact and pathophysiological mechanisms. Crit Care. 2019; 23(1): 352. https://dx.doi.org/10.1186/s13054-019-2626-z.

48. Sykes D.L., Holdsworth L., Jawad N. et al. Post-COVID-19 symptom burden: What is Long-COVID and how should we manage it? Lung. 2021; 199(2): 113–19. https://dx.doi.org/10.1007/s00408-021-00423-z.

49. Rauch B., Kern-Matschilles S., Haschka S.J. et al. COVID-19-related symptoms 6 months after the infection – Update on a prospective cohort study in Germany. MedRxiv. 2021: 10.1101/2021. 02.12.21251619. https://dx.doi.org/10.1101/2021.02.12.21251619. Preprint.

50. Zhou H., Lu S., Chen J. et al. The landscape of cognitive function in recovered COVID-19 patients. J Psychiatr Res. 2020; 129: 98–102. https://dx.doi.org/10.1016/j.jpsychires.2020.06.022.

51. Jacomy H., Fragoso G., Almazan G., et al. Human coronavirus OC43 infection induces chronic encephalitis leading to disabilities in BALB/C mice. Virology. 2006; 349(2): 335–46. https://dx.doi.org/10.1016/j.virol. 2006.01.049.

52. Arbi Y.M., Harthi A., Hussein J. Severe neurologic syndrome associated with Middle East respiratory syndrome corona virus (MERS-CoV). Infection. 2015; 43(4): 495–501. https://dx.doi.org/10.1007/s15010-015-0720-y.

53. Мартынов М.Ю., Боголепова А.Н., Ясаманова А.Н. Эндотелиальная дисфункция при COVID-19 и когнитивные нарушения. Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 2021; 121(6): 93–99.

54. Egbert A.R., Cankurtaran S., Karpiak S. Brain abnormalities in COVID-19 acute/subacute phase: A rapid systematic review. Brain Behav Immun. 2020; 89: 543–54. https://dx.doi.org/10.1016/j.bbi.2020.07.014.

55. Delorme C., Paccoud O., Kas A. et al. Covid-19 related encephalopathy: A case series with brain FDG-PET/CT findings. Eur J Neurol. 2020; 27(12): 2651–57. https://dx.doi.org/10.1111/ene.14478.

56. Evans P.C., Rainger G.E., Mason J.C. et al. Endothelial dysfunction in COVID-19: A position paper of the ESC Working Group for Atherosclerosis and Vascular Biology, and the ESC Council of Basic Cardiovascular Science. Cardiovasc Res. 2020; 116(14): 2177–84. https://dx.doi.org/10.1093/cvr/cvaa230.

57. Panju A.H., Danesh A., Minden M.D. et al. Relationship between fatigue and cytokine levels in patients age 50+ with acute myeloid leukemia (AML). Blood. 2006; 108(11): 4507. https://doi.org/10.1182/blood. V108.11.4507.4507.

58. Bower J.E. Cancer-related fatigue–mechanisms, risk factors, and treatments. Nat Rev Clin Oncol. 2014; 11(10): 597–609.https://dx.doi.org/10.1038/nrclinonc.2014.127.

59. Zielinski M.R., Systrom D.M., Rose N.R. Fatigue, sleep, and autoimmune and related disorders. Front Immunol. 2019; 10: 1827. https://dx.doi.org/10.3389/fimmu.2019.01827.

60. Zhang J.M., An J. Cytokines, inflammation, and pain. Int Anesthesiol Clin. 2007; 45(2): 27–37.https://dx.doi.org/10.1097/AIA.0b013e318034194e.

61. Neri S., Pistone G., Saraceno B. et al. L-carnitine decreases severity and type of fatigue induced by interferon-alpha in the treatment of patients with hepatitis C. Neuropsychobiology. 2003; 47(2): 94–97. https://dx.doi.org/10.1159/000070016.

62. Yamato M., Kataoka Y. Fatigue sensation following peripheral viral infection is triggered by neuroinflammation: Who will answer these questions? Neural Regen Res. 2015; 10(2): 203–4. https://dx.doi.org/10.4103/1673–5374.152369.

63. Lorusso L., Mikhaylova S.V., Capelli E. et al. Immunological aspects of chronic fatigue syndrome. Autoimmun Rev. 2009; 8(4): 287–91. https://dx.doi.org/10.1016/j.autrev.2008.08.003.

64. Filler K., Lyon D., Bennett J. et al. Association of mitochondrial dysfunction and fatigue: A review of the literature. BBA Clin. 2014; 1: 12–23. https://dx.doi.org/10.1016/j.bbacli.2014.04.001

65. Smits B., van den Heuvel L., Knoop H. et al. Mitochondrial enzymes discriminate between mitochondrial disorders and chronic fatigue syndrome. Mitochondrion. 2011; 11(5): 735–38. https://dx.doi.org/10.1016/j.mito.2011.05.005.

66. Chen R., Liang F.X., Moriya J. et al. Chronic fatigue syndrome and the central nervous system. J Int Med Res. 2008; 36(5): 867–74. https://dx.doi.org/10.1177/147323000803600501.

67. Kedor C., Freitag H., Meyer-Arndt L. et al. Chronic COVID-19 Syndrome and Chronic Fatigue Syndrome (ME/CFS) following the first pandemic wave in Germany – a first analysis of a prospective observational study. Nat Commun. 2022; 13: 5104.https://dx.doi.org/10.1038/s41467-022-32507-6.

68. Davis H.E., Assaf G.S., McCorkell L. et al. Characterizing long COVID in an international cohort: 7 months of symptoms and their impact. EClinicalMedicine. 2021; 38: 101019. https://dx.doi.org/10.1016/j.eclinm.2021.101019.

69. Lewis G., Wessely S. The epidemiology of fatigue: more questions than answers. J Epidemiol Community Health. 1992; 46(2): 92–97. https://dx.doi.org/10.1136/jech.46.2.92.

70. Young B.E., Ong S.W.X., Kalimuddin S. et al. Epidemiologic features and clinical course of patients infected with SARS-CoV-2 in Singapore. JAMA. 2020; 323(15): 1488–94. https://dx.doi.org/10.1001/jama.2020.3204

71. Klok F.A., Boon G.J.A.M., Barco S. et al. The Post-COVID-19 Functional Status scale: a tool to measure functional status over time after COVID-19. Eur Respir J. 2020; 56(1): 2001494. https://dx.doi.org/10.1183/13993003.01494-2020.

72. Kamdar B.B., King L.M., Collop N.A. et al. The effect of a quality improvement intervention on perceived sleep quality and cognition in a medical ICU. Crit Care Med. 2013; 41(3): 800–9. https://dx.doi.org/10.1097/CCM.0b013e3182746442.

73. Finsterer J., Mahjoub S.Z. Fatigue in healthy and diseased individuals. Am J Hosp. Palliat Care. 2014; 31(5): 562–75.https://dx.doi.org/10.1177/10499091134947480.

74. Barazzoni R., Bischoff S.C., Breda J. et al. ESPEN expert statements and practical guidance for nutritional management of individuals with SARS-CoV-2 infection. Clin Nutr. 2020; 39(6): 1631–38. https://dx.doi.org/10.1016/j.clnu.2020.03.022.

Об авторах / Для корреспонденции

Анна Николаевна Боголепова, д.м.н., профессор кафедры неврологии, нейрохирургии и медицинской генетики ФГБОУ ВО «Российский национальный исследовательский медицинский университет им. Н.И. Пирогова» Минздрава России. Адрес: 117997, г. Москва, ул. Островитянова, д. 1. E-mail: annabogolepova@yandex.ru. ORCID: https://orcid.org/0000-0002-6327-3546
Нина Алексеевна Осиновская, научный сотрудник отдела когнитивных нарушений ФГБУ «Федеральный центр мозга и нейротехнологий» ФМБА России. Адрес: 117513, г. Москва, ул. Островитянова, д. 1, стр. 10. E-mail: 4246290@mail.ru. ORCID: https://orcid.org/0000-0003-2313-571X

Также по теме

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.