ISSN 2412-4036 (print)
ISSN 2713-1823 (online)

Гиперурикемия и снижение скорости клубочковой фильтрации в популяции населения Нижегородского региона

Н.Ю. Боровкова, В.К. Курашин, А.С. Токарева, Е.В. Макарова, А.А. Некрасов, Н.Н. Савицкая, М.А. Миронов

1) ФГБОУ ВО «Приволжский исследовательский медицинский университет» Минздрава России, г. Нижний Новгород; 2) ГБУЗ НО «Нижегородский областной центр общественного здоровья и медицинской профилактики»
Аннотация. В литературе имеются сведения о связи гиперурикемии (ГУ) с широким спектром хронических неинфекционных заболеваний. При этом распространенность ГУ и ее связь со снижением скорости клубочковой фильтрации (СКФ) среди населения Нижегородского региона изучена недостаточно. Цель – оценить распространенность ГУ и ее связь со снижением СКФ и некоторыми кардиоваскулярными факторами риска среди населения Нижегородского региона. Материал и методы. Обследован 2501 человек в возрасте 35–74 лет среди населения Нижегородского региона. У всех обследуемых проводилось измерение антропометрических показателей, артериального давления и частоты сердечных сокращений. Проводилось лабораторное исследование, включавшее показатели липидного спектра, глюкозы, креатинина, мочевой кислоты (МК), белков острой фазы. СКФ рассчитывалась по формуле CKD-EPI. Для построения прогностической модели риска ГУ использовался метод бинарной логистической регрессии. Результаты. ГУ была выявлена у 23,1% взрослого населения Нижегородского региона. Группа респондентов с ГУ обладала худшим метаболическим и клиническим профилем относительно тех лиц, у которых уровень МК находится в пределах нормы. Показатель СКФ у данной категории лиц оказался более низким, чем у обследованных без ГУ. Наиболее прогностически значимыми в отношении риска ГУ оказались следующие факторы: сниженная СКФ у респондента (ОШ 3,383; 95% ДИ: 2,334–4,903; p <0,001), наличие артериальной гипертензии (ОШ 1,767; 95% ДИ: 1,384–2,254; p <0,001), повышенный уровень высокочувствительного С-реактивного белка (ОШ 1,936; 95% ДИ: 1,546–2,425; p <0,001). Заключение. Значительное число жителей Нижегородского региона имели повышенный уровень МК. Наиболее тесно ассоциированными с ГУ оказались такие факторы риска, как сниженная СКФ, наличие артериальной гипертензии и повышенный уровень высокочувствительного С-реактивного белка.

Ключевые слова

гиперурикемия
мочевая кислота
хроническая болезнь почек
сердечно-сосудистые заболевания
факторы риска

ВВЕДЕНИЕ

Из литературы известно, что мочевая кислота (МК) представляет собой финальный продукт пуринового обмена, а также является значимым метаболитом, который выполняет функции защиты от оксидативного стресса и участвует в окислительно-восстановительных реакциях [1, 2]. Гиперурикемией (ГУ) принято считать повышение уровня МК в сыворотке крови выше 360 мкмоль/л (6 мг/дл) у женщин и 420 мкмоль/л (7 мг/дл) у мужчин [3]. Отмечается, что развитие ГУ – многофакторный процесс, в котором большую роль играют образ жизни, генетические и гендерно-возрастные особенности, а также влияние окружающей среды [4, 5].

Традиционно ГУ рассматривалась только как фактор риска развития подагры и подагрического артрита. Между тем к настоящему времени накоплены сведения о ее ассоциации с развитием инсулинорезистентности, сахарного диабета, дислипидемии, артериальной гипертензии (АГ), а также с риском развития сердечно-сосудистых заболеваний (ССЗ) [6–8]. Актуальной эту проблему делает и то, что в последние десятилетия отмечается значимый рост распространенности ГУ среди населения развитых стран. Например, в США за период с 1960-х по 1990-е гг. частота ГУ удвоилась и составляет на данный момент 20% [9]; в КНР она увеличилась на 10% за последнее десятилетие и достигла 13,3% [10]. По данным крупномасштабных исследований, средняя мировая распространенность ГУ составляет 13,3% [11].

В ходе многих исследований отмечено, что ГУ повышает риск развития и прогрессирования хронической болезни почек [12]. Кроме этого, выявлена обратная зависимость между уровнем МК и скоростью клубочковой фильтрации (СКФ) [13].

Распространенность ГУ среди населения России впервые была оценена в условиях крупной репрезентативной выборки в 2012–2014 гг. в рамках исследования ЭССЕ-РФ (Эпидемиология сердечно-сосудистых заболеваний и их факторов риска в регионах Российской Федерации) и на тот момент равнялась 16,8% [14]. Частота ГУ, функциональное состояние почек и их связь с основными факторами сердечно-сосудистого риска среди жителей Нижегородского региона до настоящего времени исследованы недостаточно.

Все вышеизложенное определяет необходимость продолжения исследований в данном направлении. Огромный интерес также представляет изучение связей ГУ с различными компонентами кардио­васкулярного риска.

Цель исследования – оценить распространенность ГУ и ее связь со снижением СКФ и некоторыми кардиоваскулярными факторами риска среди населения Нижегородского региона.

МАТЕРИАЛ И МЕТОДЫ

В ходе исследования нами был обследован 2501 человек в возрасте 35–74 лет, отобранный из городского и сельского населения Нижегородского региона методом стратифицированной многоступенчатой случайной выборки. Оно проводилось в рамках третьего эпидемиологического исследования ЭССЕ-РФ 3 (Эпидемиология сердечно-сосудистых заболеваний и их факторов риска в регионах Российской Федерации). Протокол исследования был составлен ФГБУ «НМИЦ ТПМ» Минздрава России [15]. Он предполагал обследование населения Нижегородского региона, включенного в выборку, для выявления ССЗ, их факторов риска, других хронических неинфекционных заболеваний и оценку показателей здоровья.

Исследование получило одобрение Неза­висимого этического комитета НМИЦ ТПМ. На каждого респондента оформлялось добровольное информированное согласие на участие в исследовании. Обследуемый опрашивался с целью выявления хронических неинфекционных заболеваний, а также факторов риска их развития. Выполнялось антропометрическое исследование – измерение роста, веса, окружности талии (ОТ) и бедер, артериального давления (АД) и частоты сердечных сокращений (ЧСС). У каждого участника производился забор венозной крови с целью проведения спектра лабораторных исследований, включавший следующие показатели: общий холестерин (ОХС), липопротеиды низкой плотности (ЛПНП), липопротеиды высокой плотности (ЛПВП), триглицериды (ТГ), глюкоза, креатинин, МК, высокочувствительный С-реактивный белок (вчСРБ), фибриноген.

ГУ регистрировалась при уровне МК более 360 мкмоль/л у женщин и более 420 мкмоль/л у мужчин [3].

Индекс висцерального ожирения (ИВО) рассчитывался по формуле Amato [15]: для мужчин – ОТ [см]/(39,68 + (1,88 × ИМТ [кг/м2])) × (ТГ [ммоль/л]/1,03) × (1,31/ЛПВП [ммоль/л]); для женщин – ОТ [см]/(36,58 + (1,89 × ИМТ [кг/м2]) × (ТГ [ммоль/л]/0,81) × (1,52/ЛПВП [ммоль/л]).

СКФ определялась по формуле CKD-EPI (Chronic Kidney Disease Epidemiology Collaboration) [17].

Полученные данные обрабатывались с использованием пакета прикладных программ IBM SPSS Statistics 26 (США). Оценка соответствия распределения количественных показателей закону нормального распределения производилась с использованием критерия Колмогорова–Смирнова. Количественные показатели, распределение которых отличалось от нормального, описывались с помощью значения медианы (Ме), нижнего и верхнего квартилей (Q1-Q3). При сравнении групп применялся U-критерий Манна–Уитни. Статистически значимый уровень различия регистрировался при p <0,05.

Для построения прогностической модели риска ГУ использовался метод бинарной логистической регрессии. В ходе анализа выполнялось последовательное включение следующих переменных, имеющих зависимость с ГУ: наличие у респондента АГ, повышенный уровень ИВО (в возрасте 30–42 года – более 2,23; 42–52 года – более 1,92; 52–66 лет – более 1,93; в возрасте более 66 лет – более 2,00 [18]), уровень СКФ менее 60 мл/мин/1,73 м2, повышенный уровень ОХС (≥5 ммоль/л), повышенный уровень ТГ (≥1,7 ммоль/л), уровень вчСРБ более 1,75 мг/л, уровень фибриногена более 3,14 г/л, возраст более 50 лет, наличие у респондента абдоминального ожирения (ОТ более 94 см у мужчин и более 80 см у женщин), ИМТ более 25 кг/м2. С учетом возможности негативного влияния корреляции между предикторами на качество математической модели многофакторный анализ был проведен с использованием прямого метода пошагового включения переменных.

Вышеуказанные уровни возраста, вчСРБ и фибриногена были получены с помощью анализа ROC-кривых. В ходе него были определены точки отсечения для исследуемых количественных переменных с учетом оптимального сочетания чувствительности и специфичности.

РЕЗУЛЬТАТЫ

При анализе полученных данных было установлено, что ГУ регистрировалась у 23,1% взрослого населения Нижегородского региона. Отмечена несколько бόльшая распространенность повышенного уровня МК среди городского контингента (23,4%), чем у жителей сельской местности (22,1%). Гендерно-возрастные особенности превалентности ГУ приведены на рисунке. Из него видно, что среди лиц мужского пола ГУ была распространена широко во всех возрастных категориях, несколько больше среди представителей молодого и среднего возраста. Анализируя аналогичный показатель у женщин, можно отметить, что у них молодом возрасте распространенность ГУ оказалась значимо ниже, чем у мужчин. С возрастом у лиц женского пола наблюдалась четкая тенденция к росту частоты ГУ, и в конечном итоге в старших возрастных стратах гендерные различия нивелировались.

Сравнительная характеристика респондентов с выявленной ГУ и нормальным уровнем МК представлена в таблице 1. При анализе приведенных данных можно отметить, что обследуемые с ГУ были значимо старше тех, у которых этого нарушения не наблюдалось: 57 [47; 65] против 54 [44; 64] лет, p <0,0001.

39-1.jpg (386 KB)

При анализе СКФ было установлено, что у лиц с повышенным уровнем МК этот показатель функции почек был ниже, чем у обследуемых с нормальным ее значением: 81,10 [68,32; 92,64] против 90,27 [80,14; 99,17] мл/мин/1,73 м2, p <0,0001).

Такие факторы риска неблагоприятных сердечно-сосудистых исходов, как уровень систолического и диастолического АД, а также ЧСС оказались более выраженными у лиц с повышенным уровнем МК [19–21].

Известно, что ИВО служит новым интегральным показателем, учитывающим ОТ, ИМТ, уровни ТГ и ЛПВП и характеризующим выраженность влияния висцеральной жировой ткани на метаболические процессы в организме [22]. Повышение показателя ИВО приводит к значительному увеличению риска неблагоприятных кардиоваскулярных событий [23]. При анализе этого показателя было выявлено, что лица с ГУ имели значимо больший ИВО, чем те, у которых уровень МК находился в нормальных пределах: 2,50 [1,61; 3,87] против 1,60 [0,98; 2,55], р <0,0001. При сравнении ИМТ (30,75 [27,60; 34,58] против 27,35 [24,44; 30,86] кг/м2, p <0,0001), ОТ (102,0 [95,0; 111,0] против 93,0 [84,0; 102,0] см, p <0,0001) и уровня глюкозы венозной плазмы (6,1 [5,5; 6,9] против 5,7 [5,3; 6,3] ммоль/л) также получены данные о более неблагоприятном метаболическом профиле у лиц, имеющих ГУ.

Из литературы известно, что сущетвует четкая положительная взаимосвязь между уровнями ОХС, ЛПНП, ТГ и риском развития и прогрессирования ССЗ; ЛПВП, в свою очередь, обладают определенным протективным эффектом в отношении кардиоваскулярных исходов [24–26]. Оценивая различия в липидном спектре лиц с ГУ и нормальным уровнем МК в популяции Нижегородского региона, можно констатировать, что у участников исследования с ГУ были статистически значимо повышены уровни атерогенных фракций: ОХС (5,6 [4,8; 6,3] против 5,2 [4,5; 6,0] ммоль/л, p <0,0001), ЛПНП (3,62 [2,83; 4,33] против 3,38 [2,7; 4,41] ммоль/л, p <0,0001), ТГ (2,01 [1,43; 2,81] против 1,44 [1,01; 2,06], p <0,0001), а также снижен уровень антиатерогенных ЛПВП (1,30 [1,12; 1,55] против 1,45 [1,22; 1,72], p <0,0001).

ВчСРБ является лабораторным показателем, способным различать изменения концентрации СРБ в крови в диапазоне нормальных значений (менее 5 мг/л). Необходимость применения этого метода анализа обусловлена тем, что процесс сосудистого воспаления, связанный с развитием атеросклероза, сопровождается незначительными колебаниями СРБ [27, 28]. В ряде исследований продемонстрирована прогностическая значимость определения вчСРБ и другого маркера острой фазы, фибриногена, для комплексной оценки кардиоваскулярного риска [29, 30]. В ходе анализа имеющихся данных, было обнаружено, что лица с ГУ имели статистически более высокий уровень острофазовых белков, чем респонденты с нормальным уровнем МК: вчСРБ – 3,18 [1,62; 5,58] против 1,69 [0,85; 3,58] мг/л, p <0,0001; фибриноген – 3,28 [2,84; 3,78] против 3,07 [2,67; 3,54] г/л, p <0,0001.

В таблице 2 приведены результаты построения прогностической модели с использованием метода бинарной логистической регрессии. Наиболее выраженным влиянием на риск выявления ГУ обладали такие особенности респондента, как наличие сниженной СКФ (отношение шансов (ОШ) 3,383, 95% 95% доверительный интервал (ДИ): 2,334–4,903; p <0,001), АГ (ОШ 1,767, 95% ДИ: 1,384–2,254; p <0,001) и уровень вчСРБ более 1,75 мг/л (ОШ 1,936; 95% ДИ: 1,546–2,425; p <0,001). Несколько меньший вклад вносили такие факторы риска, как наличие у респондента абдоминального ожирения (ОШ 1,982; 95% ДИ: 1,399–2,808; p <0,001) и повышенный ИВО (ОШ 1,816; 95% ДИ: 1,471–2,241; p <0,001). Стоит отметить, что при включении в анализ ИВО как интегрального показателя, статистическая значимость повышенного уровня ТГ упала, и этот фактор риска выбыл из дальнейших расчетов. Примечательно и то, что на начальных этапах анализа принадлежность респондента к возрастной группе более 50 лет выступала фактором риска ГУ, но при приближении к последнему шагу связь с возрастом стала обратной. Объяснение этому парадоксу можно найти в работе С.А. Шальновой с соавт.: вклад возраста становится гораздо менее значимым при включении в полную регрессионную модель остальных факторов риска ГУ [14].

40-1.jpg (181 KB)

ОБСУЖДЕНИЕ

Результаты нашей работы свидетельствуют о достаточно широкой распространенности ГУ среди населения Нижегородского региона: почти каждый четвертый житель от 35 до 74 лет имеет нарушение обмена МК. Выявлено, что среди лиц мужского пола встречаемость ГУ с возрастом меняется мало и остается на достаточно высоком уровне, а среди женщин наблюдается тенденция к росту этого показателя при приближении к более старшим возрастным когортам. В литературе причина таких гендерных различий в уровнях сывороточной МК объясняется урикозурическим действием женских половых гормонов, концентрация которых снижается в период менопаузы [31]. При этом Anton F.M. et al. приводят доказательства того, что введение эстрогенов, а именно 17-бета-эстрадиола, значимо не влияло на сывороточные уровни МК [32]. С другой стороны, в работе Jung J.H. et al., посвященной исследованию влияния заместительной гормональной терапии на уровни МК у женщин в период менопаузы, показано, что применение комбинированных (эстроген + прогестаген) препаратов вызывало снижение уровня МК (-0,38 ± 0,29 мг/дл, р <0,001), однако использование исключительно эстрогенов, а также тиболона не приводило к значимым статистическим различиям по этому показателю [33]. Все вышеперечисленное, вероятно, указывает на больший вклад прогестагенов в механизмы снижения сывороточной МК у женщин молодого и среднего возраста.

Найденная ассоциация снижения СКФ у лиц с ГУ может иметь двойственную причину. С одной стороны, ухудшение почечной функции неизбежно влечет за собой нарушение выведения МК и увеличение ее концентрации в крови [34]. С другой же стороны, в литературе есть сведения о повышении риска возникновения и прогрессирования ХБП у лиц с ГУ. Так, в работе Li L. et al. продемонстрировано, что ГУ значимо повышает шанс выявления ХБП у обследуемых, ранее не имевших нарушений функции почек (ОШ 2,35; 95% ДИ: 1,59–3,46) [35]. ГУ также ассоциируется и с повышенным риском острого почечного повреждения (ОПП). В исследовании Kang M.W. et al. было установлено, что в группе госпитализированных пациентов с повышенным уровнем МК (более 6,7 мг/дл у мужчин и более 5,4 мг/дл у женщин) значимо увеличен риск возникновения ОПП (у мужчин – ОШ 3,2; 95% ДИ: 2,55–4,10; p <0,001; у женщин – ОШ 3,1; 95% ДИ: 2,40–4,10; p <0,001), а также неполного восстановления почечной функции (у мужчин – ОШ 2,0; 95% ДИ: 1,32–3,04; p=0,001; у женщин – ОШ 2,4; 95% ДИ: 1,43–3,96; p=0,001) [36].

Было выявлено, что лица с ГУ имели более высокие уровни АД и ЧСС, а также ОХС, ЛПНП, ТГ, что повышает их общий кардиоваскулярный риск. В сравнении с группой, интактной в отношении нарушения обмена МК, у респондентов с ГУ оказались более высокими показатели ИВО, ИМТ, ОТ, глюкозы крови, что свидетельствует о худшем метаболическом профиле у данной категории лиц и может быть связано с повышенным риском развития инсулинорезистентности и нарушений углеводного обмена, а также неблагоприятных кардиоваскулярных исходов [37].

Относительно повышенный уровень острофазовых белков, в особенности вчСРБ, может характеризовать более высокую активность сосудистого воспаления у лиц с нарушением обмена МК, что обусловливает прогрессирование атеросклероза и повышение риска неблагоприятных кардиоваскулярных исходов. В работе Cheng J.M. et al. приводятся данные о статистически более значимом риске MACE (Major Adverse Cardiac Events – основные неблагоприятные сердечные события: смерть от любой причины, острый коронарный синдром, незапланированная коронарная реваскуляризации) в течение следующего года у лиц с вчСРБ более 3 мг/дл, чем у тех обследуемых, среди которых уровень этого маркера составлял менее 1 мг/дл (относительный риск 2,17; 95% ДИ: 1,01–4,67; p=0,046). В том же исследовании было показано, что у группы с более высокими показателями вчСРБ бόльшим оказалось и число атеросклеротических бляшек (p=0,002), а также их объем (p=0,002) [38].

Обнаруженные в ходе регрессионного анализа ассоциации ГУ с такими факторами риска, как ожирение (абдоминальное и по ИМТ), АГ, повышенный уровень ОХС, а также заболевания почек, согласуются с результатами крупномасштабных общероссийских исследований [14].

Учитывая рост распространенности ГУ среди населения развитых стран [39], требуется дальнейшая работа в отношении изучения связей между нарушениями обмена МК и факторами риска и прогрессирования сердечно-сосудистых и других хронических неинфекционных заболеваний. На основании полученных данных должны быть актуализированы программы профилактики ГУ среди населения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Значительная доля (23,1%) исследованных жителей Нижегородского региона имела повышенный уровень МК. Наиболее тесно ассоциированными с ГУ оказались такие факторы риска, как сниженная СКФ (ОШ 3,383; 95% ДИ: 2,334–4,903; p <0,001), наличие АГ (ОШ 1,767; 95% ДИ: 1,384–2,254; p <0,001) и повышенный уровень вчСРБ (ОШ 1,936; 95% ДИ 1,546–2,425; p <0,001). Группа респондентов с ГУ обладала худшим метаболическим и клиническим профилем относительно тех лиц, у которых уровень МК находится в пределах нормальных значений. Все это определяет необходимость дальнейшей работы по изучению ГУ, а также актуализации программ профилактики данного нарушения, изучения распространенности ХБП у таких лиц.

Список литературы

1. Glantzounis G.K., Tsimoyiannis E.C., Kappas A.M. et al. Uric acid and oxidative stress. Curr Pharm Des. 2005; 11(32): 4145–51. https://dx.doi.org/10.2174/138161205774913255.

2. Chen F., Yuan L., Xu T. et al. Association of hyperuricemia with 10-year atherosclerotic cardiovascular disease risk among Chinese adults and elders. Int J Environ Res Public Health. 2022; 19(11): 6713. https://dx.doi.org/10.3390/ijerph19116713.

3. Кобалава Ж.Д., Конради А.О., Недогода С.В. c соавт. Артериальная гипертензия у взрослых. Клинические рекомендации 2020. Российский кардиологический журнал. 2020; 25(3): 149–218.

4. Pascart T., Liote F. Gout: State of the art after a decade of developments. Rheumatology (Oxford). 2019; 58(1): 27–44. https://dx.doi.org/10.1093/rheumatology/key002.

5. Song P., Wang H., Xia W. et al. Prevalence and correlates of hyperuricemia in the middle-aged and older adults in China. Sci Rep. 2018; 8(1): 4314. https://dx.doi.org/10.1038/s41598-018-22570-9.

6. Stewart D.J., Langlois V., Noone D. Hyperuricemia and hypertension: Links and risks. Integr Blood Press Control. 2019; 12: 43-62. https://dx.doi.org/10.2147/IBPC.S184685.

7. Yip K., Cohen R.E., Pillinger M.H. Asymptomatic hyperuricemia: is it really asymptomatic? Curr Opin Rheumatol. 2020; 32(1): 71–79. https://dx.doi.org/10.1097/BOR.0000000000000679.

8. Waheed Y., Yang F., Sun D. Role of asymptomatic hyperuricemia in the progression of chronic kidney disease and cardiovascular disease. Korean J Intern Med. 2021; 36(6): 1281–93. https://dx.doi.org/10.3904/kjim.2020.340.

9. Chen-Xu M., Yokose C., Rai S.K. et al. Contemporary Prevalence of Gout and Hyperuricemia in the United States and Decadal Trends: The National Health and Nutrition Examination Survey, 2007–2016. Arthritis Rheumatol. 2019; 71(6): 991–99. https://dx.doi.org/10.1002/art.40807.

10. Liu R., Han C., Wu D. et al. Prevalence of hyperuricemia and gout in Mainland China from 2000 to 2014: A systematic review and meta-analysis. Biomed Res Int. 2015; 2015: 762820. https://dx.doi.org/10.1155/2015/762820.

11. Швабская О.Б., Измайлова О.В., Карамнова Н.С. с соавт. Гиперурикемия: особенности рациона питания. Рациональная фармакотерапия в кардиологии. 2021; 17(6): 889–899.

12. Srivastava A., Kaze A.D., McMullan C.J. et al. Uric acid and the risks of kidney failure and death in individuals with CKD. Am J Kidney Dis. 2018; 71(3): 362–70. https://dx.doi.org/10.1053/j.ajkd.2017.08.017.

13. Oliveira I.O., Mintem G.C., Oliveira P.D. et al. Uric acid is independent and inversely associated to glomerular filtration rate in young adult Brazilian individuals. Nutr Metab Cardiovasc Dis. 2020; 30(8): 1289–98. https://dx.doi.org/10.1016/j.numecd.2020.04.016.

14. Шальнова С.А., Деев А.Д., Артамонова Г.В. с соавт. Гиперурикемия и ее корреляты в российской популяции (результаты эпидемиологического исследования ЭССЕ-РФ). Рациональная фармакотерапия в кардиологии. 2014; 10(2): 153–159.

15. Драпкина О.М., Шальнова С.А., Имаева А.Э. с соавт. Эпидемиология сердечно-сосудистых заболеваний и их факторов риска в регионах Российской Федерации. Третье исследование (ЭССЕ-РФ-3). Обоснование и дизайн исследования. Кардиоваскулярная терапия и профилактика. 2022; 21(5): 48–57.

16. Amato M.C., Giordano C., Galia M. et al. Visceral adiposity index: A reliable indicator of visceral fat function associated with cardiometabolic risk. Diabetes Care. 2010; 33(4): 920–22. https://dx.doi.org/10.2337/dc09-1825.

17. Levey A.S., Stevens L.A., Schmid C.H. et al. CKD-EPI (Chronic Kidney Disease Epidemiology Collaboration). A new equation to estimate glomerular filtration rate. Ann Intern Med. 2009; 150(9): 604–12. https://dx.doi.org/10.7326/0003-4819-150-9-200905050-00006.

18. Amato M.C., Giordano C., Pitrone M. et al. Cut-off points of the visceral adiposity index (VAI) identifying a visceral adipose dysfunction associated with cardiometabolic risk in a Caucasian Sicilian population. Lipids Health Dis. 2011; 10: 183. https://dx.doi.org/10.1186/1476-511X-10-183.

19. Vidal-Petiot E., Ford I., Greenlaw N. et al. Cardiovascular event rates and mortality according to achieved systolic and diastolic blood pressure in patients with stable coronary artery disease: An international cohort study. Lancet. 2016; 388(10056): 2142–52. https://dx.doi.org/10.1016/S0140-6736(16)31326-5.

20. Yang W.Y., Melgarejo J.D., Thijs .L et al. Association of office and ambulatory blood pressure with mortality and cardiovascular outcomes. JAMA. 2019; 322(5): 409–20. https://dx.doi.org/10.1001/jama.2019.9811.

21. Tadic M., Cuspidi C., Grassi G. Heart rate as a predictor of cardiovascular risk. Eur J Clin Invest. 2018; 48(3). https://dx.doi.org/10.1111/eci.12892.

22. Han M., Qin P., Li Q. et al. Chinese visceral adiposity index: A reliable indicator of visceral fat function associated with risk of type 2 diabetes. Diabetes Metab Res Rev. 2021; 37(2): e3370. https://dx.doi.org/10.1002/dmrr.3370.

23. Hamzeh B., Pasdar Y., Mirzaei N. et al. Visceral adiposity index and atherogenic index of plasma as useful predictors of risk of cardiovascular diseases: evidence from a cohort study in Iran. Lipids Health Dis. 2021; 20(1): 82. https://dx.doi.org/10.1186/s12944-021-01505-w.

24. Neaton J.D., Blackburn H., Jacobs D. et al. Serum cholesterol level and mortality findings for men screened in the Multiple Risk Factor Intervention Trial. Multiple Risk Factor Intervention Trial Research Group. Arch Intern Med. 1992; 152(7): 1490–500.

25. Esan O., Wierzbicki A.S. Triglycerides and cardiovascular disease. Curr Opin Cardiol. 2021; 36(4): 469–77. https://dx.doi.org/10.1097/HCO.0000000000000862.

26. Chapman M.J., Ginsberg H.N., Amarenco P. et al. Triglyceride-rich lipoproteins and high-density lipoprotein cholesterol in patients at high risk of cardiovascular disease: Evidence and guidance for management. Eur Heart J. 2011; 32(11): 1345–61. https://dx.doi.org/10.1093/eurheartj/ehr112.

27. Кардиоваскулярная профилактика 2017. Российские национальные рекомендации. Российский кардиологический журнал. 2018; 23(6): 7–122.

28. Badimon L., Pena E., Arderiu G. et al. C-reactive protein in atherothrombosis and angiogenesis. Front Immunol. 2018; 9: 430. https://dx.doi.org/10.3389/fimmu.2018.00430.

29. Zhang W., Speiser J.L., Ye F. et al. High-sensitivity C-reactive protein modifies the cardiovascular risk of lipoprotein(a): Multi-ethnic study of atherosclerosis. J Am Coll Cardiol. 2021; 78(11): 1083–94. https://dx.doi.org/10.1016/j.jacc.2021.07.016.

30. Surma S., Banach M. Fibrinogen and atherosclerotic cardiovascular diseases – Review of the literature and clinical studies. Int J Mol Sci. 2021; 23(1): 193. https://dx.doi.org/10.3390/ijms23010193.

31. Robinson P.C. Gout – An update of aetiology, genetics, co-morbidities and management. Maturitas. 2018; 118: 67–73. https://dx.doi.org/10.1016/j.maturitas.2018.10.012.

32. Anton F.M., Garcia Puig J., Ramos T. et al. Sex differences in uric acid metabolism in adults: evidence for a lack of influence of estradiol-17 beta (E2) on the renal handling of urate. Metabolism. 1986; 35(4): 343–48. https://dx.doi.org/10.1016/0026-0495(86)90152-6.

33. Jung J.H., Song G.G., Lee Y.H. et al. Serum uric acid levels and hormone therapy type: A retrospective cohort study of postmenopausal women. Menopause. 2018; 25(1): 77–81. https://dx.doi.org/10.1097/GME.0000000000000953.

34. Yanai H., Adachi H., Hakoshima M. et al. Molecular biological and clinical understanding of the pathophysiology and treatments of hyperuricemia and its association with metabolic syndrome, cardiovascular diseases and chronic kidney disease. Int J Mol Sci. 2021; 22(17): 9221. https://dx.doi.org/10.3390/ijms22179221.

35. Li L., Yang C., Zhao Y. et al. Is hyperuricemia an independent risk factor for new-onset chronic kidney disease?: A systematic review and meta-analysis based on observational cohort studies. BMC Nephrol. 2014; 15: 122. https://dx.doi.org/10.1186/1471-2369-15-122.

36. Kang M.W., Chin H.J., Joo K.W. et al. Hyperuricemia is associated with acute kidney injury and all-cause mortality in hospitalized patients. Nephrology (Carlton). 2019; 24(7): 718–24. https://dx.doi.org/10.1111/nep.13559.

37. Wei J., Liu X., Xue H. et al. Comparisons of visceral adiposity index, body shape index, body mass index and waist circumference and their associations with diabetes mellitus in adults. Nutrients. 2019; 11(7): 1580. https://dx.doi.org/10.3390/nu11071580.

38. Cheng J.M., Oemrawsingh R.M., Garcia-Garcia H.M. et al. Relation of C-reactive protein to coronary plaque characteristics on grayscale, radiofrequency intravascular ultrasound, and cardiovascular outcome in patients with acute coronary syndrome or stable angina pectoris (from the ATHEROREMO-IVUS study). Am J Cardiol. 2014; 114(10): 1497–503. https://dx.doi.org/10.1016/j.amjcard.2014.08.013.

39. Roman Y.M. The Daniel K. Inouye College of Pharmacy Scripts: Perspectives on the epidemiology of gout and hyperuricemia. Hawaii J Med Public Health. 2019; 78(2): 71–76.

Об авторах / Для корреспонденции

Наталья Юрьевна Боровкова, д.м.н., доцент, профессор кафедры госпитальной терапии и общей врачебной практики им. В.Г. Вогралика ФГБОУ ВО «Приволжский исследовательский медицинский университет» Мин­здрава России. Адрес: 603005, г. Нижний Новгород, пл. Минина и Пожарского, д. 10/1. E-mail: borovkov-nn@mail.ru. ORCID: https://orcid.org/0000-0001-7581-4138
Владимир Константинович Курашин, аспирант кафедры госпитальной терапии и общей врачебной практики им. В.Г. Вогралика ФГБОУ ВО «Приволжский исследовательский медицинский университет» Минздрава России. Адрес: 603005, г. Нижний Новгород, пл. Минина и Пожарского, д. 10/1. E-mail: kurashin-vk@yandex.ru. ORCID: https://orcid.org/0000-0002-3730-583
Анастасия Сергеевна Токарева, ассистент кафедры госпитальной терапии и общей врачебной практики
им. В.Г. Вогралика ФГБОУ ВО «Приволжский исследовательский медицинский университет» Минздрава России. Адрес: 603005, г. Нижний Новгород, пл. Минина и Пожарского, д. 10/1. E-mail: toktokareva@gmail.com.
ORCID: https://orcid.org/0000-0003-0640-6848
Екатерина Вадимовна Макарова, д.м.н., доцент, зав. кафедрой пропедевтики внутренних болезней и гериатрии им. К.Г. Никулина ФГБОУ ВО «Приволжский исследовательский медицинский университет» Минздрава России. Адрес: 603005, г. Нижний Новгород, пл. Минина и Пожарского, д. 10/1. E-mail: e_makarova@mail.ru.
ORCID: https://orcid.org/0000-0003-4394-0687
Алексей Анатольевич Некрасов, д.м.н., доцент, зав. кафедрой факультетской и поликлинической терапии ФГБОУ ВО «Приволжский исследовательский медицинский университет» Минздрава России. Адрес: 603005, г. Нижний Новгород, пл. Минина и Пожарского, д. 10/1. E-mail: anekrassov@mail.ru. ORCID: https://orcid.org/0000-0003-3325-4405
Наталья Николаевна Савицкая, главный врач ГБУЗ НО «Нижегородский областной центр общественного здоровья и медицинской профилактики». Адрес: 603136, г. Нижний Новгород, ул. Ванеева, д. 209, к. 1а. e-mail: savickaya.natalya.nn@mail.ru
Михаил Александрович Миронов, студент ФГБОУ ВО «Приволжский исследовательский медицинский университет» Минздрава России. Адрес: 603005, г. Нижний Новгород, пл. Минина и Пожарского, д. 10/1. E-mail: mironovdoctor@gmail.com

Также по теме

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.